– Надо отдать должное, нагнетать обстановку он умеет! – негромко произнес Сулимов, когда карлик метнул нож, а Майский убежал из студии. – Думаю, все это разыграно…

Крыгин не ответил. Он буквально впился в экран. Даже недопитый стакан с виски отставил на журнальный столик.

– Нельзя говорить «лилипут», нельзя говорить «карлик», дылда! – орал на экране разъяренный Бруно, избивая ведущего. – Мы маленькие люди, но никто не смеет нас оскорблять!

– Ничего себе! – изумился Сулимов. – Это точно не заготовка! Алфей слишком себя любит, чтобы подставляться под кулаки!

Крыгин от души рассмеялся, зааплодировал.

– Ура! Вот это находка! Ай да молодец!

Сулимов вопросительно поднял бровь.

– Что ты так разошелся? Чем он тебя так обрадовал?

– Я не ему хлопаю, а себе! Это я молодец! Давай выпьем, Кирилл!

– Хватит пить! Твоя задача – выдать перспективную идею, а не пьянствовать!

– Есть идея, есть! Великая, свежая, беспроигрышная идея! Вот она!

Лучший имиджмейкер страны вытянул руку, указывая пальцем на огромный плазменный экран, на котором крупным планом застыло перекошенное злобой лицо бородатого карлика.

Линия семейных финансов

– Кто там?

Голос раздавался из переговорного устройства рядом с дверью.

– Это Леший. Я звонил утром, мы договаривались.

Лязгнули невидимые замки, дверь медленно распахнулась.

Барыга стоял один, в домашних трениках и каких-то смешных удмуртских тапках с загнутыми носами. Он совершенно облысел за эти годы, постарел, стерся как-то.

– Давненько здесь не бывал, – сказал Леший, входя и оглядывая прихожку. – Эх, молодость!.. Помнишь ту старинную серебряную сахарницу, в девяносто девятом? Отличная была вещь! А николаевские рубли, которые тебе Хорь схабарил? Помнишь Хоря?

– Я всех помню, – сухо проронил барыга. – В чем проблема?

– Проблем нет, – весело сказал Леший. – Есть золото, чистяк, «трижды девять».

– Сколько?

– Много.

– Откуда?

– Из «минуса», откуда еще. Не паленое. Отвечаю.

Барыга смотрел мимо Лешего, чего-то соображал.

– Хорь в две тысячи втором был в последний раз. Ты и того раньше. Это десять лет получается, – сказал он.

– И что?

– Много воды утекло. Кому сбывал все это время?

– Никому. Вышел из «минуса», завязал. Другие дела подвернулись. Сейчас вот развязался.

– И сразу чистый голд нарыл?

– Хорош допрос устраивать, – сказал Леший. – Раньше тебе насрать было, откуда хабар, вопросов не задавал!

– Раньше ты был диггер. А сейчас неизвестно кто. Мне сказали, ты в Контору ушел.

– Это никого не еб…т. Как ушел, так и вернулся. Я тебе дело предлагаю, а не замуж выходить.

Барыга молчал.

– Если бы я тебя в разработку хотел отдать, прислал бы молодого кренделя, ты бы ни о чем не допер, – сказал Леший. – А так я пришел сам. Соображай.

– Ладно, – сказал барыга. – Пробы на месте?

– Типа того.

– Что это значит?

– Большой кусок, десять кило. Я отпиливал от него понемногу. Маркировка нарушена.

Дальше прихожей Лешего пока что не пускали. Это была даже не прихожая, а комната для предварительных переговоров… нет, скорее карантинная камера: впереди стальная решетка и плотная штора, сзади – входная бронированная дверь, справа – обклеенная клеенкой стена, слева – запертая кладовая, в которой, Леший это помнил по прошлым визитам, есть выход в соседнюю квартиру, а там – черный ход на улицу. Барыгу звали Михаил.

Миша Зеленоградский, когда-то он считался у диггеров вполне надежным скупом. Поменялось ли здесь что-то за последние годы, Леший наверняка не знал. Но идти больше было не к кому.

– Десять кило голда? Одним куском? – повторил Михаил, сверля дверь кладовой задумчивым взглядом.

– Уже не десять, если быть точным, – сказал Леший.

– Неважно. Очень большой кусок. Этот голд из Гохрана. Частникам такие глыбы не продают. И ты утверждаешь, что он не паленый?

– Да.

– Так не бывает.

Лешему не нравилась эта его новая манера смотреть мимо собеседника. Он уставился в переносицу Михаилу и сверлил ее до тех пор, пока тот не встретился с ним взглядом. И взгляд этот тоже не понравился.

– Короче. Берешь или нет? – сказал Леший.

– Мне нужен образец, – проговорил Михаил и моргнул. – Лучше весь кусок…

– Ага. Таскаю его в авоське по городу, конечно. Вот, держи.

Леший протянул спичечный коробок с небольшим, в ноготь, отпилом. Михаил взял его, и лицо его сразу заострилось, на носу обозначился хрящик. Он любил золото так же, как Леший свой «минус». Точнее, не сам «минус», а говно, которого там, как известно, много. Потому что главное не в нем – в золоте или говне, – главное в окружающем его пространстве. Михаил любил пространство, где покупают и продают ценные необычные вещи. Он был неплохим скупом, даже по-своему честным. Именно поэтому Леший и Хорь в прошлом пользовались его услугами, никаких косяков не было ни разу. Но это все в прошлом…

– Мне надо провести анализ, – сказал Михаил.

Леший кивнул.

– Дело хозяйское.

– Пять минут. Даже меньше. Подождешь здесь, о’кей?

Раньше ему было достаточно посмотреть на вещицу, потереть ее пальцем или ногтем, вот и весь анализ.

– Не проблема, – сказал Леший. – Я подожду. Мне здесь даже нравится.

Он подошел к решетке, подергал ее рукой.

– Кстати, как там Кривицкий? – спросил он. – Ничего о нем не слыхать?

– Кривицкий? – Михаил насторожился.

– Ну да. Боря Кривицкий. Такой же барыга, как и ты. Я с ним по давности работал иногда тоже…

– Я ничего не знаю о Кривицком. – Взгляд Михаила опять заблудился в районе кладовой. – А разве что-то не так?

– Да все так, – сказал Леший.

– Нет, постой. Ты меня в чем-то подозреваешь?

– Нет. Иди, делай свой анализ. Я тут, за решеточкой, отдохну.

Михаил не сдвинулся с места.

– У меня не было никаких дел с Кривицким! – упрямо повторил он. – Чего ты Кривицкого сюда приплел?

Леший вздохнул.

– А по мне, Миша, так лишняя хитрожопость только во вред. Это лично мое мнение. Я вот Кривицкому как-то товар сдать хотел, а он «братков» на меня навел. С тех пор про Кривицкого никто не слышал, у кого ни спрошу. Вот так-то.

Михаил мрачно выслушал его.

– Я своими делами занимаюсь, в чужие не лезу, – проговорил он.

– Это хорошо, Миша.

Леший проследил за его взглядом, подошел к двери кладовой, приложил к ней ухо, послушал. Грохнул в нее кулаком.

– Хватит там дышать, слышь?! – крикнул он. – Золота с собой нет, зато РГД-5 есть, если тебе интересно!

Михаил метнулся к решетке. Леший успел сбить его с ног, схватил за шиворот, ударил головой о стальные прутья, отбросил обмякшее тело. В это время дверь кладовой с грохотом отлетела, оттуда шагнул человек с пистолетом в руке. Он уставился на корчащегося на полу Михаила, потом поднял вытаращенные глаза на Лешего.

– Брось, – сказал Леший.

В правой руке он сжимал гранату, усики были сведены. Одно движение – и кольцо вылетит, освобождая предохранительную скобу. Человек наклонился и осторожно положил пистолет на пол. Из-за портьеры послышались шаги, кто-то хрипло выкрикнул:

– Миха, ты? Чего так долго?

– Открой дверь! – тихо приказал Леший.

Человек из кладовой, не сводя с него испуганных глаз, подошел к двери, привычно защелкал запорами, перещелкнул какой-то рычаг, нажал какой-то тумблер. На вид ему было не больше двадцати пяти, редкая бороденка, морда кошачья. «Хрен их поймет сейчас, – подумал Леший. – Бандиты какие-то пошли левые, и на бандитов-то не похожи…» Он нагнулся, выхватил из руки скупщика коробок с отпилом. Тот приоткрыл мутные глаза.

– Что за шум, Миха? – снова раздалось из-за портьеры.

Редкобородый, наконец, справился с замком и открыл дверь. Леший выскочил на лестницу, быстро сбежал вниз. Двор переходить не стал, прошел вдоль стены, обошел дом, притормозил возле следующего подъезда. Если бы этот с кошачьей мордой вышел через черный ход и опять сунулся – свернул бы шею, жалеть не стал. Леший успел утвердиться в мысли, что пистолет у него тоже левый: пневматика или в худшем случае – травматика, уж больно дуло узкое…