– Не бросят. И все равно от него ничего не зависит, от твоего Пушко. Что он, грудью закроет сканер? Подчистит протокол проверки? Гранату взорвет?

Грант усмехнулся:

– Что-то ты сегодня особенно кровожадна, милая. Ладно. – Он опять склонился над экраном. – Тогда из вероятных кандидатов остается некто Юрий Петрович Евсеев, майор, руководитель отдела… Обладатель приятной внешности, поджар, спортивен… Та-ак… Жена, хм… Преподаватель хореографии… Неплохо устроился Юрий Петрович! Я тоже люблю женщин с крепкими ногами и накачанными ягодичными мышцами…

– У спецагентш ноги крепче, – сказала Анна. – И ягодицы тоже.

– У тебя обалденные ягодицы, – Лернер кивнул, не отрываясь от текста. – Так. М-м… Ого! Похоже, это тот самый парень, который вычислил и «закрыл» Зенита. Слушай: «…В две тысячи втором руководил операцией „Зенит“…» Наш злой гений, так сказать…

Лицо Лернера посуровело.

– Вот кого бы я сожрал, – сказал он.

– У-у-у-жас, – сказала Анна.

– И эту канитель с проверкой правительственной связи затеял тоже он. Отсюда ноги растут. Я нюхом это чувствую.

– Это феромоны страсти.

– Я серьезно, – сказал Лернер. – Впрочем… Пока что информации мало. Может, я еще пощажу этого выскочку.

Он быстрым движением закрыл ноутбук и отложил в сторону.

– Итак, самолет в тринадцать сорок. Вещи собраны. Документы готовы. Машина будет ждать в одиннадцать ноль-ноль. У нас еще куча времени. – Лернер опять пошарил рукой по тумбочке. – Не нальешь мне, что там у тебя?

Анна подошла к столу, двумя пальцами зацепила за горлышко бутылку с вином, вернулась к Лернеру и поставила ее примерно на то же место, где минутой ранее лежал ноутбук – на нижнюю часть живота.

– Смотрится неплохо, – сказала она.

Просторный люкс в «Ритц-Карлтон» на Тверской. Окна от пола до потолка. За окнами – ночной Кремль. Анна заказала горячий чай в номер и почти тут же уснула. Они приземлились в Шереметьево в полночь, сейчас уже начало четвертого.

Грант прикрыл ее пледом, спустился в бар и выпил чистой холодной водки. Барменше на вид не больше двадцати пяти, необъятная грудь, восточный разрез глаз, зорко поглядывает из-под пушистых ресниц, но обслуживает с ленцой. Эх, Москва! Россия! Лернер попытался отыскать в себе какие-то признаки ностальгии по этому городу. Не отыскал. Попытался представить себе людей, которые скучают по Москве, видят ее в снах, стремятся сюда изо всех сил… Не смог. Москва – это его работа. Холодный неуютный цех, где он проводит свое рабочее время.

Утром после завтрака отправились на прогулку. Они – «туристо американо». Красная площадь, Кремль, Тверская, Большой театр, неподалеку ресторан «Большой» с двумя мишленовскими звездами, храм Христа Спасителя. И так далее. Но Кремль все-таки интересовал их больше. В GPS-навигаторе Лернера забиты координаты «патефона Кольбана», переданные со спутника. Есть вероятность, что удастся определить место его закладки хотя бы в приблизительной проекции. То есть надо привязаться к местности.

Экскурсионная группа: шестеро азиатов обоего пола – то ли китайцы, то ли японцы, разодетая в пух и прах пожилая пара неопределенной национальности (они за все время не произнесли ни одного слова и только обменивались странно укоризненными взглядами), стайка упитанных европейских детей во главе с такой же упитанной мадам, и пожилой чернокожий с зонтиком-тростью в руке.

Экскурсовод громко проговаривала заученный английский текст. Лернер поглядывал на навигатор и скучал. Он не помнил, какая это по счету его экскурсия в Кремле.

От Кутафьей башни – к Большому Кремлевскому дворцу. Затем – к Двенадцати Апостолам и Патриаршим палатам, выход на Ивановскую площадь. Знакомый маршрут.

– Ну что? – спросила Анна.

– Где-то севернее. Даже северо-восточнее. – Лернер спрятал навигатор в карман и кивнул в сторону Арсенала.

– А туда пускают?

– Сомневаюсь.

Несколько экскурсионных групп столпились возле Царь-пушки. Здесь уже нет той почтительной тишины, которая царит в других уголках Кремля. Вид страшного 40-тонного орудия развязал людям языки. Оживленная болтовня, смех. И голоса экскурсоводов где-то над ними:

«…была отлита в одна тысяча пятьсот восемьдесят шестом году литейных дел мастером Андреем Чоховым…»

«…Пушечный двор, где была отлита Царь-пушка, находился приблизительно на том месте, где сейчас стоит универмаг „Детский Мир“…»

«…первоначально предназначалась для обороны Кремля и была установлена на Красной площади, однако в боевых действиях так и не участвовала…»

Многие фотографировались на фоне пушки. Один из европейских малышей-крепышей пролез под ограждением и попытался забраться на пирамиду из чугунных ядер. Воспитательница умиротворенно взирала на этот демарш и курлыкала ласково: «Николя, суаз ан бон гарсон!»

– Наверное, нам тоже следует сфотографироваться, – сказал Лернер. – Чтобы не выделяться на общем фоне.

Он достал из сумки небольшую «мыльницу», Анна встала напротив жерла пушки, скромно сложила руки и изобразила голливудскую улыбку. Потом они поменялись местами.

– Эй, давайте я вас вместе щелкну, мистер! Вы очень красивая пара!

Это старик-негр. Он повесил трость на сгиб локтя и помахал свободной другой, выражая готовность помочь.

– О! Буду вам очень признателен!

Лернер с улыбкой протянул было ему камеру, но тут же обнаружил, что она разряжена.

– Как жаль! Сьюзан забыла поставить на ночь на подзарядку!

Старик опять помахал рукой: что ж, бывает! – и отошел в сторону.

– Думаешь, старый пердун нами заинтересовался? – тихо спросила Анна.

– Думаю, он просто хотел помочь. Парням в ФСБ не хватит воображения, чтобы завербовать семидесятилетнего афроамериканца…

Анна улыбнулась, разглядывая огромное орудие.

– Впечатляет? – спросил Лернер. – Символы страны – пушка, которая ни разу не выстрелила, и колокол, который никогда не звонил… Что это может означать?

Анна пожимает плечами:

– Что главное – видимость, а не дело… Причем с давних времен… Удивительная страна! Торгово-развлекательных центров уже построено больше, чем людей, которые могут в них развлекаться и делать покупки… Спасает дело то, что они закрываются с бешеной скоростью…

– Зато Царь-бомба взорвалась, переполошив весь мир. В то время как их колхозники работали за трудодни и не имели паспортов. – Он пожал плечами. – Это все очень по-русски.

– Они любят широкие красивые жесты, – сказала Анна. – Купить «Мерседес» за последние деньги, а потом не иметь возможности его заправить и обслуживать…

– Главное, чтобы соседи знали: у него «Мерседес», – сказал Лернер.

– Но если на нем не ездить, какой толк?

– Никакого. Они создают видимость. Это национальная черта. Или национальная болезнь, не знаю. Они готовы на все ради этого, готовы даже ограбить самих себя, даже погибнуть. Знаешь, когда Царь-колокол поднимали в одна тысяча восемьсот тридцать пятом году, лопнули несколько канатов, и он завис над литейной ямой, перекособоченный… Опасно завис. Двести тонн. Так вот, один рабочий полез в яму, под это чудовище… Не знаю, по собственному почину или его палками туда загнали. Скорее второе.

– Он погиб? – спросила Анна.

– Нет. Он подпер колокол сваями, благополучно вышел из ямы. Но никто сейчас даже не знает его имени. Возможно, налили чарку водки. Барин по плечу похлопал. И он был счастлив. Понимаешь?

Анна рассмеялась.

– Нет, не понимаю!

– Я тоже, – признался Лернер.

…Экскурсионный маршрут, как оказалось, пролегал рядом со зданием Арсенала, где были выставлены трофейные пушки войны одна тысяча восемьсот двенадцатого года. Пока гид рассказывала, Лернер следил за своим навигатором. В какой-то момент, когда группа приблизилась к Никольской башне, он наклонился к Анне и проговорил:

– Здесь. Прямо под нами. Если навигатор не врет, конечно…

Оба остановились и посмотрели на асфальт под своими ногами. Он был идеально чист, и даже впечатанные в гудрон камешки, казалось, выстроены в каком-то геометрически правильном порядке.